Этот миф показывали внезапно в пятницу, в разгар рабочего дня. Вот только что за окном холодно, светло, а у крыльца театра полно птиц — клюют подмороженные ранетки. И вдруг полумрак зрительного зала, неровный говор в динамиках, а между кресел ходят двое в блестках и меховых шапках. В руках у них чайнички-курильницы с ладаном и благовониями. Они, круг за кругом, окуривают всех собравшихся, чтобы погрузить их в дымный морок.
И это отличный ход. Потому что дальше воспринимать происходящее как настоящее — если не пытка, то кошмарный сон.
Гомон в динамиках — это актриса медитативно читает пушкинский текст. Она сидит полуодетая, босая. Ее ногу освещает прожектор и в тусклом свете кожа переливается блестками. Ей вторит какой-то музыкальный гул. Дудка, пастуший рожок или тревожный воинский горн? А потом зрителей буквально швыряют в дикий и страшный мир, полный смерти, похоти, крови и страсти.
Актеры расставляют по сцене деревянные пестики — тихонько опускают колотушку на пол или ставят с грохотом, выбивая пыль из настила. Так люди приходят и живут. Кто тихо и на своем месте, кто громко. И начинается жатва. Мужчины сгребают колотушки, бросают в ящики с повелительным окриком «Годен!». Женщины телами закрывают, виснут на руках и откатываются с визгом. «Лежать, мордой в пол, я сказал!» И в этот момент видишь, как сыграны между собой актеры. Как ловко управляются со своими и чужими телами. На сцене настоящая бойня, которая в реальности — лишь мастерски отрепетированный пластический этюд.
Падает последний пестик, падают женщины, падает музыка и свет. Простая человеческая скорбь и богатая похоть в спектакле раскрашены разными узорами, не перепутаешь. Хронологического сюжета не ждите. Пушкинский текст внутри есть, он зашит в движения, превращен в песни — то рэп, то народный плач. Но не он тут двигает действие, а страсть людская.
Эта страсть заставляет убивать брата, обнажиться во всех своих пороках, трясти пестиком, торговаться за чужую душу, гореть в истовом желании. Актеры обходятся без слов, движением, жестом, падением, тычком, кулаком, ножом. Чтобы потом топтаться на углях и превратить в пепелище все вокруг. Это не фигура речи, после нескольких страстных этюдов сцена буквально засыпана угольями пополам с искрами конфетти.
Кукол в кукольном спектакле две. Страшный голем — петушок, угловатое чудовище, собранное из пары циркулей и пестика-клюва. Но когда его берут в руки двое — куски дерева вдруг превращаются в хищную птицу. И вторая — скрученный из простыни кукиш, вгрызающийся в самое горло.
В пластическом и похотливом мире режиссера Максима Исаева есть развратный Додон, который кормит с рук инфернального петушка, есть госпожа Шамаханская царица, в фетиш-маске и вся в огне (жаль, юристы не позволят мне опубликовать это видео), есть Мудрец, который подвешивает людишек на булавки и каждым своим движением доказывает, что даже скопец может всех вокруг покрыть. Нет, пожалуй, только надежды, что все это когда-нибудь закончится.
Зрители словно смотрят в бездну. И даже финальный плач рыночной торговки петушками, нелепо смешной и странный, не избавляет от жуткого ощущения, что теперь и бездна смотрит на нас.
Прежде чем смотреть этот спектакль (ну вдруг вы в Санкт-Петербург соберетесь или будете искать видеозаписи), обязательно вспомните первоисточник, читайте между строк и уберите от экранов тех, кому нет 18 лет. Хотя, кажется, тут мы уже опоздали.
